Свирид не стал задавать лишних вопросов и отговаривать от принятого решения, Свирид поступил как настоящий мужик: помог с переездом и трудоустройством. В какой-то момент Люсе показалось, что все у них еще может наладиться, что здесь, вдали от цивилизации, в эдемском саду под названием Антоновка, у них появился второй шанс. Наваждение рассеялось в тот момент, когда Люся увидела, как изменился в лице Свирид, стоило только упомянуть Глашку. Ей вдруг сделалось невыносимо больно, так больно, что перехватило дыхание, потому что во взгляде ее бывшего мужа было все, что угодно, кроме равнодушия...
– ...Люська, сдурела, что ли?! Не видишь, куда прешь?! – Возмущенный Петькин рев вывел ее из тяжелых раздумий, заставил ударить по тормозам. – Кричу тебе, кричу, а ты как глухая! – Петька уперся ладонями в пыльный капот ее машины, посмотрел с укором.
– Чего тебе? – Люся заглушила двигатель, сдула упавшую на лоб челку.
– Поговорить надо. – Не дожидаясь приглашения, Петька распахнул дверцу, уселся на пассажирское сиденье.
– Еще не наговорились? – она выдернула из-под тощей Петькиной задницы подол своего сарафана. – Нету у меня алиби, нету! И не вспомнила я ничего нового! И не видела никого подозрительного! И вообще, вылезай из машины, я на работу опаздываю!
– Я с тобой. – Петька поерзал, устраиваясь поудобнее. – «Уазик» сломался, а мне в поместье нужно до зарезу. Хорошо, что тебя увидел, а то б пришлось пешком пилить.
– Случилось что-то?
– Случилось, – Петька кивнул, скомандовал: – Заводи давай да поехали.
– А что случилось? – Она повернула ключ в замке зажигания, тронула машину с места.
– Еще один труп, вот что случилось. – Петя сорвал с головы фуражку, не слишком чистым носовым платком протер выступивший на лбу пот. – Свирид только что звонил.
– Он сказал, кто на сей раз? – Люся сделала глубокий вдох, прогоняя накатившую вдруг тошноту.
– Не из местных, дачница какая-то. – Петя отвечал с неохотой, точно рассказывал не подробности, которые через пару часов станут достоянием всей Антоновки, а как минимум выдавал военную тайну. – Ее в купальнике нашли, видно, решила на ночь глядя искупаться, дуреха.
– Где нашли?
– А угадай с трех раз! Возле статуи!
– Петь, – Люся тронула его за рукав, – это ж что получается? Это ж как тогда получается, да?
– Не знаю я, – он сердито мотнул головой, – как тогда или как сейчас! Я одно знаю, второе убийство за неделю – серия получается.
– Если серия, значит, как тогда, – сказала она убежденно. – Только вот Пугач давно на том свете.
– Пугач на том, а Спящая дама на этом, – буркнул Петя. – Свирид говорит, что у статуи снова ноги в песке и в водорослях.
– И что?
– И ничего! Не понимаю я ничего. Одно только знаю, первый раз все это началось, как только Даму в парке установили, а закончилось, когда твой батяня ее в пруд спихнул. А сейчас сечешь, что выходит? Даму из пруда выловили, и все опять началось.
– Думаешь, это она всех убивает? – Люся сбавила скорость, недоверчиво покосилась на Петю. – Она ж статуя! Типа неодушевленный объект!
– Знаю, что неодушевленный, но вот не нравится она мне, хоть убей. Что-то с ней не то.
– Она смотрит.
– Не понял? – Петя развернулся к ней всем корпусом.
– А ты приглядись. Раньше у Дамы глаза были закрыты, а сейчас вроде как приоткрыты, и наклон головы другой. Я не могу сказать наверняка, но у тебя же должны были остаться фотографии, ты ж тем летом все подряд снимал. Ее небось тоже.
Прежде чем ответить, Петя крепко задумался, а потом сказал:
– Не знаю, надо у мамки спросить, может, не повыбрасывала те мои художества.
– Это теперь не художества, а вещественные доказательства. – Люся свернула на подъездную аллею, и машинка покатилась резвее. – Надо будет нам всем покопаться в альбомах. Глядишь, и найдем фотографии.
Давно не писал. Не мог даже бумаге доверить свою душевную боль. Не сбылся прогноз Ильи Егоровича. Три месяца прошло, а Оленька моя, словно спящая красавица, ни живая ни мертвая. Ульяна с ней неотлучно, доктор наведывается каждую неделю, а я не могу. Сломалось во мне что-то, смотрю на недвижимое тело, беру в руку прохладную ладонь, касаюсь губами бледной щеки, силюсь увидеть свою Оленьку и не могу.
Завтра Рождество, Лизонька с Настенькой просятся к тетушке Марии, душно девочкам в нашем доме, который нынче больше на склеп похож. Ведь крохи еще совсем, не разумеют ничего, а чувствуют неладное, как только кто из прислуги об Оленьке речь заведет, плакать начинают. Я решился, отвезу девочек к Марии. Пусть хоть у них Рождество будет праздничное. Сам останусь в поместье, не могу я Оленьку одну бросить, не могу предать. Отпущу Ульяну, достану шампанского – вот и встретим светлый праздник вдвоем с женой.
А мотылек, давний мой знакомец, дремлет на высушенных, еще летом собранных луговых цветах, едва-едва шевелит тонкими усиками. И в чем только жизнь держится?.. Зима ведь давно на дворе...
Девочка была совсем молоденькая: тщедушное, еще по-детски нескладное тело, разбитая коленка, обгоревший, уже начавший шелушиться нос и ярко-синие глаза, глядящие в никуда.
Михаил отошел от тела, отвернулся к пруду. В затылок вперился физически ощутимый взгляд Дамы. Зря он это затеял. Все повторяется, как тогда. Только вот убийца мертв, а убийства все равно продолжаются. И Аглая приехала. Ведь не должна была, а вернулась. Кто ж знал, что так все получится? А даже если бы и знал, разве изменил бы свое решение? Он же рационалист, не верящий ни в бога, ни в дьявола, любым событиям склонный находить научное объяснение. Вот тебе событие! Самое время объяснение поискать...