Третий ключ - Страница 66

– Прекрасный вечер, Люси. – Помня инструктаж Степаныча о соответствии манер старопомещичьему антуражу, Михаил лихо прищелкнул каблуками, приложился галантным поцелуем к пахнущей приторно-сладкими духами Люсиной ручке.

– Ах, Мишель, – Люся закатила глаза к лепному потолку, из складок платья вытащила плешивый веер, кокетливо прикрыла им довольную улыбку, – вы так мужественны и так хороши в этом гусарском костюме!

Вообще-то наряд Михаилу достался вовсе не гусарский, а какой-то не поддающийся идентификации – этакое частное видение провинциальным костюмером исторического мундира, – но разубеждать Люсю он не решился, побоялся, что утонет ненароком в пучине светских разговоров. Вместо этого он протянул ей бокал с шампанским. Люся сделала глоток и капризно притопнула ножкой:

– Фи, Мишель, оно теплое и кислое! Велите официантам, чтобы заменили, не позорили нас перед гостями.

По всему выходило, что эта антоновская Кармен уже примеряет на себя роль хозяйки бала. Ладно бы примеряла, но в свои детские игры она пытается втянуть и Михаила.

– Всенепременно, моя дорогая Люси, всенепременно. – Он постарался скрыть раздражение за вежливой улыбкой. – Вот только найду нашего дворецкого и распоряжусь.

– А что его искать?! Вон же он, при папеньке! – Люся удивленно вскинула подведенные черным карандашом брови, пальцем указала на тоскующего подле председателя Степаныча и добавила уже другим, обычным своим безапелляционным тоном: – Ишь, как вырядился, точно принц крови, а не холоп, я его с первого раза и не признала. Кстати, о холопах, – она сделала многозначительную паузу, – что-то я не вижу Глашку. Ты не встречал? – Люсин взгляд из кокетливого сделался внимательным и цепким.

– Не встречал, – Михаил пожал плечами, завертел головой в поисках путей отступления.

– Все ясно, значит, тыква так и не превратилась в карету. – Люся со щелчком захлопнула веер, добавила вкрадчиво: – Может, оно и к лучшему. Что ей, такой, делать на балу?

Михаилу захотелось вдруг узнать, какой это «такой», но он лишь вежливо улыбнулся, сказал, возвращаясь к добровольно примеренной роли:

– Увы, милая Люси, вынужден вас оставить. Дела государственной важности!

Он уже собрался уходить, когда его руки коснулась горячая Люсина ладошка.

– Надеюсь, дорогой мой Мишель, дела государственной важности не помешают вам пригласить меня на вальс? – Она улыбалась, но во взгляде, нахальном и дерзком, читалась если не мольба, то уж точно настоятельная просьба.

– Ни в коем случае.

Впервые в жизни он дал даме несбыточное обещание. Несбыточное, потому что кружиться в вальсе под аккомпанемент усталой скрипки ему хотелось совершенно с другой девушкой, той, которая, вероятно, так и не смогла уговорить тыкву превратиться в карету. Но себя-то не обманешь, поэтому нет больше смысла оставаться на балу. Теплое шампанское под малосольные огурцы, театральные костюмы гуманитарного происхождения, искусственная мушка на лице фальшивой Кармен – все ненастоящее, ненужное. Если уж уходить, то прямо сейчас, пока народ еще не принялся осваивать просторы старого парка и мерить глубину пруда. Сейчас, пока никто не видит...

Дневник графа Полонского

3 июня 1916 года

Тянуть с похоронами не стану, чтобы никто не догадался, чтобы Илья Егорыч не успел вернуться. Беснующуюся Ульяну упрятал в погреб. Не хочу, чтобы ведьма путалась под ногами, не могу смотреть в ее угольями горящие глаза, не хочу слышать мольбы и проклятья. Проклятий нынче не страшусь. Что мне, зверю в человечьем обличье, угрозы старой карги?! Никто меня сильнее, чем я сам, не накажет. Бог от меня отвернулся, а дьяволу со мной не тягаться...

Ольга хороша чудовищной красотой, холодна и спокойна. Даже крохотная морщинка меж бровей разгладилась от поцелуя смерти. Смотреть на нее невыносимо, попеременно борюсь с желанием то поцеловать, то вбить осиновый кол в сердце. Страшусь остаться один-одинешенек, но понимаю с невероятной ясностью, что по-иному никак нельзя. Я должен. Ради девочек, ради Митеньки...

Антонио к странной просьбе моей отнесся с пониманием. Вижу, как неприятно этому жизнерадостному красавцу даже думать о смерти, а не то что касаться ее застывшего лика, но дружбу Антонио ценит превыше всего. Тонкие пальцы его скользят по Ольгиным щекам с небывалой нежностью, точно ласкают.

Посмертная маска – пусть Антонио считает эту мою просьбу нелепой блажью, не стану объяснять. Да и не смог бы. Как объяснить дикое желание отныне видеть не живые, в памяти сохранившиеся черты, а эту дьявольски прекрасную личину смерти!

Хрупкие крылышки доверчивого мотылька мнутся под моими пальцами, полупрозрачным пеплом просыпаются в расплавленную, готовую к отливу бронзу. Вот и нет больше сумеречного проводника, и обратного хода тоже нет, а есть бронзовая статуя – узилище для неприкаянной души, вечное напоминание мне о совершенном преступлении... Антонио обещает сделать статуи Ольги и девочек кинетическими, чуть-чуть живыми. Не думаю пока об этом, всматриваюсь в некогда любимые античные черты. Теперь я знаю, зло может таиться под прекрасной маской, но в моей власти сделать эту маску посмертной...

Пятнадцать лет назад

Бал завершился ближе к полуночи. Во всяком случае, смех и громкие голоса, доносившиеся до флигеля, стихли, уступили место разбавленной стрекотанием цикад тишине. Михаилу не спалось. От тяжелых мыслей не спасало ни бормотание миниатюрного радиоприемника, ни чтение. Первые пару часов он опасался, что кто-нибудь из стройотрядовцев заметит его исчезновение и придет выяснять причину, не хотел затевать пустые разговоры, объяснять посторонним людям то, что объяснять не должен, но, к счастью, подозрения не оправдались. Наверное, бал и в самом деле удался, потому что о существовании Михаила Свириденко все забыли.